Последние короли Шанхая. Соперничающие еврейские династии, которые помогли создать современный Китай - Джонатан Кауфман

Коммунисты сдали мебель Кадори на склад и взяли с них гораздо больше платы за хранение, чем стоило их имущество.

Лоуренс написал записку своему брату: «Я чувствую, что мы должны рассмотреть все, что у нас есть в Шанхае, потеряно».

Часть 3. Изгнание и возвращение

9. Расплата

Лоуренс (слева) и Гораций Кадури в Гонконге

Лоренс Кадури наблюдал за крахом Шанхая и бизнес-империи своей семьи из безопасного Гонконга.

В сентябре 1945 года, всего через несколько недель после освобождения города американцами, Лоуренс покинул Шанхай и на самолете Королевских ВВС Великобритании прилетел в Гонконг. Он отчаянно хотел увидеть, что случилось с его домом и установками China Light and Power. В Шанхае он несколько недель умолял британских и американских офицеров перевезти его в Гонконг. Он добрался до Куньмина на юге Китая и ехал в джипе британской армии в британское консульство, когда зацепился брюками за гвоздь, торчащий из подушки сиденья. Группа американских солдат, проезжавших мимо, заметила его, стоящего на ступеньках консульства и сжимающего штаны, выглядящего смущенным и неловким.

«Скажи, приятель, что случилось?» — окликнул один из них.

«Если бы у вас была хоть одна пара штанов, вы бы поняли, в чем дело», — крикнул в ответ Лоуренс.

«Ну же, садитесь в наш джип».

Через три четверти часа Лоуренс был одет в загорелые армейские брюки. Он направился на базу британских ВВС. Командиры были непреклонны. Позаимствованная форма или нет, но Лоуренс был гражданским лицом, а гражданские пассажиры в Гонконг не летают.

«Можно ли отнести меня к категории грузов?» спросил Лоуренс.

Поэтому его усадили на заднее сиденье самолета, в его американской военной форме, среди стопок новой валюты Гонконга, которая должна была заменить банкноты японской оккупации. Это был достойный выход для человека, который помог восстановить экономику Гонконга.

До войны, когда они были молодыми и холостыми, Лоуренс Кадури и его друзья шутили, что по сравнению с Шанхаем, с его круглосуточными ночными клубами, танцевальными залами и раундами экстравагантных вечеринок, Гонконг — «самое освещенное кладбище в мире». В сентябре 1945 года Лоуренс написал своей жене Мюриэл, что Гонконг теперь «самый разграбленный город в мире». Японцы разобрали и сожгли всю древесину на топливо. На улицах лежали груды мусора. Здания были лишены оконных рам, дверей и полов. Лоуренс прошел мимо брошенного на дороге рояля: деревянный корпус исчез, остались только металлические струны и внутренности. Когда наступала ночь, рассказывал он жене, Гонконг становился «черным» — свет горел лишь в нескольких зданиях, одним из которых был отель «Пенинсула», принадлежавший Кадоури, который японцы использовали в качестве оккупационной штаб-квартиры. Деловая штаб-квартира Кадури в здании Сент-Джордж с видом на гавань использовалась Кемпетай, японской тайной полицией. Во внутреннем дворе были пулевые отверстия, где японцы казнили заключенных. По улицам бродили одичавшие собаки. Гонконг был заполнен «худыми и усталыми людьми». Тысячи домов были непригодны для жизни. В 1941 году, до японской оккупации, в Гонконге проживало 1,25 миллиона человек. Сейчас население сократилось до 600 000 человек.

Война изрядно потрепала Лоуренса — четыре года тюремного заключения в двух тюремных лагерях, домашний арест в единственной комнате над конюшней Мраморного зала, наблюдение за тем, как его отец умирает без медицинской помощи.

Присутствуя на свадьбе в Гонконге, которую устраивал индийский бизнесмен, он сказал Мюриэл, что «не видел столько еды уже много лет».

Однако война стала для Лоуренса еще и освобождением. Сорокашестилетний, женатый, с двумя маленькими детьми, он всю жизнь жил в тени других людей: своего отца Элли, который сорвал его карьеру юриста, привез его в Шанхай, а затем отправил в Гонконг управлять своими компаниями; и Виктора Сассуна, который возвышался над деловым миром Шанхая со своим богатством, связями и вечеринками. Теперь, после войны, Элли была мертва. Виктор уменьшился в размерах, не смог продать свою шанхайскую недвижимость и был озлоблен тем, что Китай и история обернулись против него.

У Лоуренса все еще были активы. Благодаря предусмотрительности своего отца он владел контрольным пакетом акций компании China Light and Power, крупнейшей электротехнической компании в Коулуне. Японцы не разграбили банки Гонконга, поэтому гонконгские деньги Кадори были в безопасности. Лоуренс героически защищал Гонконг. Теперь он понял, что его семья ошибалась насчет Шанхая. Они, как и другие иностранцы, были слепы к неравенству, к наступлению японцев, к росту коммунистов, к тому, что все это может быть отнято. Если они собирались сделать так, чтобы Гонконг заработал, Лоуренс должен был отличаться от своего отца, от Виктора Сассуна, от того, каким он сам был в Шанхае.

Виктор был образцом успеха в Шанхае — наглый и эпатажный дилер. В молодости Лоуренс тоже наслаждался такой жизнью: устраивал вечеринки в Мраморном зале, посещал ночные клубы, катался на лошадях. Его семья получила огромную прибыль от колониализма. В те дни в Шанхае для большинства иностранцев китайцы не имели значения. Важен был успех. Теперь ситуация была иной. Китай больше не был в прострации. По ту сторону границы возник новый, единый коммунистический Китай, который мог послать войска и захватить Гонконг, когда пожелает. Британская империя отступала. Будущее было неопределенным. Чтобы остаться в Гонконге, рядом с Китаем, нужно было проявить стойкость. Виктор бежал. Кадури тоже отступили, их величественный особняк Мраморный зал захватила женщина, мадам Сунь Ятсен, которую они когда-то считали своим союзником. Тяжелое положение еврейских беженцев — многие из которых сейчас жили во временном общежитии в бальном зале отеля «Пенинсула», готовясь к отплытию в Палестину или Австралию, — и его собственное заключение напомнили Лоуренсу, насколько уязвима его семья.

Если у него была хоть какая-то надежда восстановить семейное состояние и однажды, вернувшись в Шанхай, Лоуренс понял, что должен действовать по-другому — более сдержанно, не забывая о политике, которая едва не разрушила его семью. В Шанхае Лоуренс жил с отцом и братом в особняке с сорока двумя слугами. Здесь, в Гонконге, он упустил шанс построить особняк на Пике и вместо этого переехал в скромный дом в Коулуне — правда, в окружении домов и многоквартирных зданий, которыми он также владел. Шанхайские излишества он приберег для семейного загородного дома, спрятанного от посторонних глаз на отдаленных Новых территориях, — дома настолько большого, что, когда его посетил сын друга семьи, он воскликнул: «Что это — отель?»

«Если мы будем сидеть и переживать, то не только не добьемся прогресса, но и все станет еще хуже», — писал Лоуренс в письме к Горацию в середине